Мы загрузились в Чугуеве. Три самолёта, три группы десантников. В каждый Ил поместили по два БТРа. Я летел в первом из транспортников, что летели звеном.

Вадим Сухаревский, капитан 3-й роты 2-го батальона 80-й ОАЭМБр.

Мы загрузились в Чугуеве. Три самолёта, три группы десантников. В каждый Ил поместили по два БТРа. Я летел в первом из транспортников, что летели звеном. В том самолете, где я летел, был командир мелитопольской бригады транспортной авиации. Взлетаем. Летим. Все очень сильно волнуются. Летишь, видно с неба там Луганск, там Донецк, там Мариуполь… А все смотрят вниз, ожидают пуска с земли. Территория вокруг уже была «не наша». Нервничали все, пилоты нервничали, это было видно.

Мой друг Олег был на борту самолёта, который впоследствии сбили. И там была ситуация, когда он спросил у лётчиков: «А если выстрелят? Если подобьют? Какие будут ваши действия?».

Пилоты перекрестились, сплюнули (они народ суеверный), но сказали: «Если подобьют – мы с вами до конца. Мы не выпрыгнем».

Электрики и воды в ЛАП уже не было. Те, кто садились перед нами в аэропорту, запускали через какие-то дизельные генераторы.

Подлетаем к полосе. Огни на ней не включаются. Делаем круг, возвращаемся на повторный. Пробуем ещё раз. Опять не включаются. Поняв, что полосу не обозначить в данной ситуации, улетаем в Мелитополь. Спим меньше трёх часов. Нас отправляют назад, прилетаем около 08:00 утра. Садимся, разгружаемся, находим место, где можно разместиться и поставить технику. Разместились в складских помещениях возле ангара.

Ночью узнаём, что опять прилетают 3 борта, посадка ночью, десантирование посадочным способом. Те же 3 самолёта примерно в то же время, что мы в первый раз прилетали.

Порядок был следующий. Летели 3 транспортника один за другим. Садились они «по-афгански». Командир направлял самолёт резко вниз и тот стремительно падал с высоты к полосе, уменьшая длину глиссады. За ним с интервалом в минуту падал второй Ил. Ну и третий так же. Они готовились, ждали, что по ним может отработать ПЗРК.

– Значит, они были готовы к применению ПЗРК?

– После Славянска и тех потерь, что у нас были на тот момент в авиации, это ни для кого не было новшеством. И лётчики, и десантники понимали, что воздух небезопасен над теми территориями, которые мы не контролировали. Мы не контролировали их ни у Донецка, ни у Луганска. Но авиация работала, выполняла боевые задачи. А как по-другому?

Если говорить конкретно о луганском аэропорте, то там опасность состояла в следующем. Есть в авиации дальние световые маяки, есть ближние.  Мы должны по всем канонам держать как минимум до дальних маяков, а это несколько километров. Сбили их между дальними и ближними, когда высота была минимальной. Что такое загруженный Ил? Когда эта вся «корова» начинает тормозить, она сбрасывает скорость минимально для того, чтобы сесть. И на этой высоте, порядка 200 метров, его и отрабатывают (два пуска), а потом крупнокалиберным пулемётом добивают. Просто порвали его бронебойно-зажигательными. Ловушки он отстреливал, но непонятно, поймал он на них ракету или нет. Но одно попадание ракеты точно было. А потом пулемёты… И он взорвался прямо в воздухе. Скорее всего, топливо взорвалось.

– Кто руководил обороной аэропорта в тот момент?

Наш офицер, позывной «Кобра».

– Почему не была выставлена охрана по световым маякам?

Не было возможности. Резервов на это не было. Недели за две до этих событий охрана стояла. Но потом ситуация начала накаляться, и было принято решение отойти назад и занять круговую оборону, дабы не терять людей. Потом мы заперлись на территории, и эти рубежи никто не контролировал. По нам и миномётами работали, и из ПТУРов стреляли.

– Сколько ещё было посадок после твоего прибытия?

– Одна. Тот Ил-76, что сел, управляемый командиром мелитопольской бригады.

– Твоя группа ходила за телами погибших?

Да, мы пошли к упавшему Илу. В первую очередь мы искали самописцы. Их там было два. Один был целый, один – разломанный. Этакие «глобусы». Говорят, что кабина лётчиков осталась целая, был такой вброс. Это вранье. Там ничего не осталось. Колёса были, лохмотья обшивки, остатки БМД. Хвост в поле ещё был. БМД – из алюминиевого сплава, они в пожаре вообще расплылись. Пособирали останки ребят, собрали неразорвавшийся боекомплект и подорвали его. А потом уже после нас туда приехали сепары, фотографировались там, выкладывали фото в интернет, хвастались своей работой. Нас они боялись, мы по прибытию заняли круговую оборону, они от нас держались на расстоянии.

Место с лёжкой и отстрелянные ПЗРК нашла гражданская машина – люди, которые нам помогали. То, что говорят, что там разведка какая-то нашла лёжку, это не так. Это люди «Кобры» были, местные, он с ними общался. Пока мы рылись у самолёта, они на своём жигулёнке нам привезли ПЗРК. Два выстрелянных и один необстрелянный.

– А сколько раз туда вообще летали самолёты Ил?

– Не знаю, я там не с самого начала был. Но транспортники летали часто; боекомплекты, продукты, оборудование, технику возили постоянно. Без этой логистики там ничего не было бы, удерживать позиции было бы невозможно. Нас там накапливали – мы понимали, что для какой-то операции, но ещё не знали, для какой. Но понимали, что скоро будем «выходить» из аэропорта, захватывать новые позиции. Для чего-то нас же там собирали.

– Ковальчук к вам с БТГр прорвался позже?

– Гораздо позже. Это уже было, когда мы там месились по полной. Прошло больше месяца. Ситуация там кардинально поменялась. После сбитого Ила там было ещё неделю спокойно, относительно спокойно. Ну, миномётные обстрелы – такое. Интенсивных боёв не было за неделю до сбитого самолёта и неделю после. А потом как понеслось, резко началась «мясорубка».

Понимаешь, мы были в полном окружении. Когда ты в окружении, то не знаешь, что происходит вокруг, какие силы противника там, что в километре от тебя происходит. Мы отрабатывали те позиции, о которых знали. Там сопка была, там у них танки стояли, БМП. Работали оттуда по нас миномёты, «Грады».

Ну и мы, соответственно, по ним работали, вызывали авиацию, она тоже их крошила.

– Как ты считаешь, вообще сама идея накопления группировки с целью последующего выхода навстречу подразделениям ВСУ, берущим под контроль границу, была правильная, здравая?

Теоретически идея была хорошая. Накопив нормальную группировку в ЛАП, мы могли бы натворить там делов. Это даже потом стало ясно, как мы там работали и с какой скоростью брали населённые пункты, причём даже в меньшем составе. Так что можно сказать, что идея была хорошая. Если бы российские военные не вмешались, то мы там всё зачистили бы. У сепаратистов уже ни боевого духа, ни боеприпасов не было, победа была близка. Но там очень быстро появились россияне. Под конец мы там крошили исключительно их. Сепаратистов не было вообще.

– Именно помощь российских военных изменила ситуацию в районе боевых действий?

Ну, там надо всё анализировать. Как у военного, у меня очень много негатива и по поводу некоторых военных частей, и некоторых подразделений и их боеспособности. Можно было там ещё больше натворить. Однако это война, стечения обстоятельств, очень непредсказуемые стечения обстоятельств. Там можно было наделать больше действий, которые положили бы под дёрн гораздо более внушительное количество наших «соседей». Но и так мы их там нормально положили.

Вернуться к основной статье.

Дмитрий Мымриков, комбриг 25-й мелитопольской бригады транспортной авиации.