В последнее время в СМИ и в заявлениях официальных лиц всё чаще звучат опасения, что противостояние между властью и оппозицией может завершиться всплеском уличного насилия. Без подобных угроз не обходилась ни одна крупная акция протеста. С другой стороны, драки стали неотъемлемой частью рабочих будней Верховной Рады: вместо поиска консенсуса противостоящие фракции блокируют трибуны, не пускают друг друга в зал, устраивают потасовки с использованием подручных средств.

Политика и насилие шли рука об руку на протяжении всей истории человечества. Лишь во второй половине XX века их связь стала менее очевидной. Парламентские партии во всём мире начали дистанцироваться от проявлений радикализма, предпочитая действовать в законном поле. Но на самом деле насилие как фактор в политике никуда не исчезло, и как только дело доходит до непреодолимого столкновения идеологий или интересов - оно проступает наружу.

Если попытаться проводить исторические аналогии, то при мысли о военизированных группах при партиях, на ум будут приходить фашисты: чернорубашечники в Италии, немецкие штурмовики, отряды хорватских усташей и испанских фалангистов. Но если подробнее изучить этот период истории, то мы увидим, что аналогичные, пусть менее жестокие боевые подразделения во многих странах имели коммунисты, социал-демократы и подчас даже либералы с консерваторами. Как правило, чем более радикальной была идеология, тем больше надежд она возлагала на силу улицы. Не будучи способными на первых порах влиять на политику в парламенте, правые радикалы завоёвывали вес за счёт прямого террора против своих политических оппонентов (в первую очередь коммунистов и социалистов).

Важным элементом общественной жизни в то время были забастовки и массовые протесты рабочих, которые подчас были способны полностью парализовать экономику крупных европейских стран. Иногда для подавления бастующих использовалась полиция и военные, а иногда и вооруженные отряды ультраправых. Профсоюзы и левые партии, в свою очередь, организовывали отряды самообороны: после Первой Мировой войны в обороте осталось большое количество неконтролируемого оружия, и многие вчерашние солдаты, не вписавшиеся в мирную жизнь, искали себя в радикальных политических течениях. Следует вспомнить ещё и о Советском Союзе: Европа и Америка вполне оправданно опасались, что коммунистическая революция может распространиться на Запад. В этот исторический период политика и насилие были практически синонимами, и для того, чтобы режим был устойчивым, парламентский успех требовал подтверждения на улице.

После Второй Мировой войны насилия в политике стало гораздо меньше. Фашистские и коммунистические партии во многих странах были объявлены вне закона, а оставшиеся перешли под жесткий надзор полиции и спецслужб и уже не могли себе позволить поддерживать сколь-нибудь значимые военизированные формирования. Кроме того, наметившийся после войны стремительный экономический рост на несколько десятилетий разрешил проблему безработицы и уменьшил социальную базу для радикалов. Стала менее активной деятельность Коминтерна в странах Западной Европы, правительство СССР окончательно решило заняться укреплением социалистического лагеря вместо того, чтобы заниматься экспортом революции. Теперь западные правительства боялись не столько локальных восстаний на местах, сколько открытого военного противостояния с Советским Союзом. Социал-демократы, консерваторы, либералы, оставшиеся в политическом мейнстриме, одинаково не хотели сильных потрясений. Потребность в частных партийных армиях исчезла, как и возможности для их содержания.

В сегодняшней Украине соединяются признаки как послевоенной, так и довоенной Европы, со скидкой на реалии XXI века. С одной стороны, мировой экономический и внутренний политический кризис спровоцировали рост радикальных настроений - как с левого, так и с правого фланга. С другой стороны, и правящая партия, и большая часть оппозиционеров, способных претендовать на то, чтобы занять её место, - это центристы, которые больше заинтересованы в стабильности, чем в кровопролитной революции и достижении власти любой ценой. Незаконное создание вооруженных формирований - уголовно-наказуемое преступление, и даже сравнительно-небольшие военизированные группы со временем становятся предметом интереса СБУ. Ни одна представленная в Верховной Раде, или стремящаяся туда партия не станет открыто вооружать своих сторонников и готовить их к насильственным столкновениям. Высказывание некоторых политиков о том, что в Украине возможен «чеченский сценарий», оторваны от современных реалий. Для открытых вооруженных столкновений в Украине попросту не хватает находящегося в свободном обороте оружия и людей, готовых им воспользоваться.

Совсем другое дело - небольшие радикальные группы, наподобие «Тризуба», который недавно стал предметом пристального интереса СМИ и правоохранительных органов. Подобные организации существовали на протяжении всей истории Украины, и в ближайшем будущем явно попытаются активизировать свою деятельность. Но проводить параллели между ними и европейскими фашистскими группировками 20-х - 30-х годов прошлого века будет в корне неверно, невзирая на существенное сходство идеологии и риторики и кажущееся сходство методов борьбы. Сегодняшние праворадикалы слишком малочисленны, чтобы претендовать на захват власти. Вооружение, которое не так давно находили у активистов «Тризуба», может выглядеть впечатляюще в милицейских отчётах, но если посмотреть на него в масштабах государства, станет ясно, что несколько пистолетов и гранат - совершенно незначительная сила. По своей структуре такие организации ближе не к чернорубашечникам Муссолини и не нацистским штурмовикам. Скорее, их можно сравнить с радикальной арт-группой, которая пытается привлечь внимание СМИ, заигрывая с эстетикой насилия.

Часто радикалы сами не до конца осознают, что их поступки имеют в первую очередь символический, а не реальный характер. Получивший широкий резонанс недавний подрыв памятника Сталину в Запорожье, поджог Я-Галереи год назад, нападения на левых активистов - все эти действия при кажущейся брутальности ориентированы не на нанесение ущерба, а на демонстрацию силы, запугивание. Иногда смысл, вкладываемый экстремистами в свои действия, ускользает от широкого зрителя. Организованный праворадикалами несколько лет назад взрыв на Троещинском рынке был совершенно бессмысленным с политической точки зрения и так и не был интерпретирован как идеологически-мотивированный теракт. Аналогичным образом нападения на почве ксенофобии ассоциируются в массовом сознании скорее с бытовым насилием, чем с политическим.

Как правило, наибольшую огласку в СМИ получают столкновения между украинскими и пророссийски настроенными националистами. Чаще всего подобные события бывают привязаны к памятным историческим датам: годовщина создания УПА, день рождения Степана Бандеры, Октябрьская Революция и другие. И пророссийские движения, и их украинские коллеги имеют в своих рядах людей готовых к насилию, соотношение сил зависит от региона. Но столкновения, как правило, тоже скорее рассчитаны на реакцию СМИ, чем на настоящий ущерб: милиция не допускает реального кровопролития, да и сами противники к нему не готовы. Никто не понимает, что делать в случае эскалации насилия и почти никто не хочет, чтобы уличные стычки заканчивались убийствами.

Немного особняком стоят драки между расистами (которых часто обобщённо называют «наци-скинхедами», что не всегда корректно) и их оппонентами, так называемый конфликт «фа-антифа». На сегодняшний момент именно это противостояние является наиболее жестокой среди всех околополитических уличных войн. И с той, и с другой стороны есть свои мученики, жестоко пострадавшие или погибшие от рук врага. Как правило, милиция и СБУ не умеют правильно трактовать суть происходящего и сводят всё к бытовому хулиганству или стычкам футбольных фанатов.

И в самом деле, это противостояние оторвано от реалий парламентской или уличной политики и во многом носит субкультурный характер. Его идеологическая составляющая проявляется лишь эпизодически, когда организациям удаётся мобилизовать уличных бойцов и задействовать их в своих акциях. Как правило, они исполняют охранные функции, реже атакуют оппонентов. Но общее число боевиков и их влияние на политические и социальные процессы всё равно остаётся незначительным. В Киеве, по оценкам экспертов, их количество не превышает полутора сотен, и те не способны действовать организованно - как правило, за один раз мобилизуется лишь несколько десятков радикалов, и то в исключительных случаях.

Из перечисленных выше фактов можно сделать вывод, что Украина сейчас далека от угрозы вооруженного переворота. Человеческим ресурсом, который смог бы на равных конкурировать с армией или милицией, не обладает ни одна из политических сил, а показной экстремизм большинства радикалов является не более чем игрой, рассчитанной на красивую картинку в телевизоре. Уличный террор продолжает оставаться опасным для отдельных людей: в Украине совершаются преступления на почве ксенофобии

и расовой ненависти, а столкновения между политическими субкультурами становятся всё более и более ожесточёнными. Но всё это никак не коррелирует с борьбой за власть или её свержение. Насильственные действия, предпринимаемые радикалами, всегда направлены либо против других радикалов из противоположного лагеря, либо против стигматизированных социальных групп. Основам государственного строя с их стороны ничего не угрожает, если, конечно же, не воспринимать всерьёз пару потухших коктейлей Молотова, брошенных националистами в офисы Партии регионов.

Отдельно следует остановиться на феномене парламентского насилия. Само по себе оно не является темой для подробного исследования, скорее, его следует рассматривать как симптом политического кризиса. Идея парламентаризма и репрезентативной демократии тесно связана с теорией о верховенстве права и верховенстве закона. Согласно ей, любой конфликт может быть разрешён с помощью соответствующей процедуры - если не в рамках голосования, то в суде. Тот факт, что депутатам для достижения своих целей приходится прямо нарушать не только регламент, но и Уголовный Кодекс, и идти врукопашную, дискредитирует и их самих, и законы, благодаря которым они пришли к власти.